Франц Кафка: как неудачник стал самым культовым писателем века

После смерти Франц Кафка повелел своему душеприказчику и другу Максу Броду сжечь без исключения всё им написанное, но Макс Брод не подчинился воле усопшего и опубликовал большую часть его работ, которая вскоре начала привлекать к себе внимание. И спустя 25 лет после смерти от туберкулеза он становится едва ли не самым знаковым и популярным писателем XX века. Мрачное насупленное лицо и образ несчастного человека до сих пор прельщают зрелые и не очень умы. Его боготворят, ему поклоняются, его чтят. Хотя многие его литературу не понимают. В чем же причина? В чем магия личности, которая впечатляет даже тех, кто его произведения не читал вовсе? Что же так прельщает людей, выстраивающихся в очередь на поклон его могиле и рыдающих над «Превращением»?

Франц Кафка — слишком трагическая фигура

Жизнь дает нам множество шансов хоть как-то оправдать собственное существование. И если первый этап оказался, мягко говоря, не очень удачным, то возможно, при должном старании тебе представится еще один шанс. Единственная проблема — даже в этом случае надо что-то делать, причем делать качественно, ибо дерьмо классикой стать не может.

Кафка именно таков. Сгусток комплексов, страхов и противоречий, которые не давали Францу ни жить в полную силу, ни раскрыться и превратиться в большого писателя. А всё благодаря собственному страху быть воспринятым отталкивающим как физически, так и умственно. И всё это при том, что Франц с младых ногтей крутился в обществе германоязычных поэтов Чехии. При его жизни было опубликовано всего несколько коротких рассказов, составивших очень малую долю его работ, а потому странное творчество Франца Кафки привлекало мало внимания.

Кафка разрывался между чувством и долгом — с одной стороны, Франц считал себя «должным» своим родителям, навязывающим ему юриспруденцию, с другой — его тянуло к литературе и писательству. «Всё, не связанное с литературой, я ненавижу, — записывал он, — …мне скучно ходить в гости, страдания и радости моих родственников наводят на меня безмерную скуку».

Некоторое время Кафка был простым скучным офисным работником в страховом отделе по несчастным случаям, что приводило его в полное отчаяние и еще больший пессимизм. В дневнике Франц писал: «Для меня это ужасная двойная жизнь, из которой, возможно, есть только один выход — безумие».

Боязнь быть высмеянным и непризнанным вкупе с деспотией родителей — как же это знакомо. Читая письма и дневники Кафки, понимаешь, что за 100 лет ничего не изменилось, — до сих пор непонимание и конфликты поколений мешают таким вот талантам раскрыться и наслаждаться прижизненной славой. Чтобы понять всю полноту трагедии, нужно прочитать его знаменитое письмо отцу, так и не дошедшее до адресата. Хотя Франц Кафка и винил во всех бедах отца, главными причинами его бед были неспособность подстроиться под реалии мира и гора комплексов.

Изгнанник, ставший везде своим

К чему этот объемный исторический экзерсис? Чтобы лучше понять ощущение ничтожности маленького человека, после смерти превратившегося в большого писателя. Франц писал: «Прага никогда не выпустит, у этой матушки те еще клешни», — вот так он любил родной город и всё равно стал его маскотом. Домов, где он бывал, проживал и останавливался — уйма, на каждом втором — мемориальная табличка, но надо отметить, что речь идет о самом читаемом немецкоязычном писателе. Отбросим стереотипы о нехороших взаимоотношениях германцев и иудеев, появившихся после Второй мировой, не стоит забывать, что это был государственный язык страны, в которой он прожил большую часть жизни. Кафка и чешским владел, но чего изменять традициям, если все твои произведения пишутся в стол, а сам ты просишь их уничтожить? Может быть, если бы Франц Кафка писал на чешском, то не стал бы таким популярным (все же на немецком говорит гораздо больше людей), но важно другое. Вот что он говорит о немецкоязычных писателях еврейского происхождения: «Они живут с тремя невозможностями: невозможностью не писать, невозможностью писать по-немецки, невозможностью писать иначе. Можно добавить четвертую невозможность — невозможность писать вообще».

И хотя еврейские погромы не затронули семью Кафки, сам он чувствовал себя чужаком, о чем писал: «Prasive plemeno — поганая кровь. Так при мне называли евреев. Не правда ли, естественно покинуть место, в котором тебя так яростно ненавидят?.. Героизм, который требуется для того, чтобы остаться несмотря ни на что — героизм таракана, которого тоже ничем не выжить из ванной».

Но сама ситуация абсурдна: еврей из Чехии пишет на немецком, становится символом города, который он любил, но отождествлял со злом, которое высасывает из него силу. Так что абсурд есть не только в его романах, но и во всей жизни Франца Кафки. Чужак, изгой, ставший маскотом — это ли не квинтессенция абсурда? Правда, всё поклонение писательскому гению выражается не только в паломничестве к могиле Кафки.

Например, они построили музей, сильный и впечатляющий, но после него испытываешь всю экзистенциальную глубину и ходишь два часа как мешком прибитый. Памятник в виде огромной крутящейся головы писателя и монумент пониже, где он верхом на своем костюме. А напротив того самого музея сияет изящный скульптурный комплекс: двое мужчин стоят на карте Чехии и писают на нее, вырисовывая буквы национального алфавита. Олицетворяют, конечно же, отношение правительства. И хотя у всех выдающихся чешских авторов была особенная страсть к высмеиванию общества и политиков, это абсурдное творение смотрится более логично возле музея Кафки, чем музея Чапека и Гашека.

Швейк, конечно, издевательски абсурден, «Война с саламандрами» и вовсе пугает, но с «Замком» и «Процессом» они не сравнятся, там уровень абсурдности не поддается исчислению. Этим и ценен Кафка, за это его и любят: так обличать бюрократию, как он, не мог и не может никто. За эту его уникальность его и любят.

Франц Кафка — любимец женщин

Образ забитого, запуганного собственным отцом паренька, неспособного существовать в этом мире, рисует образ закоренелого девственника поневоле. Однако у этого рефлексирующего и слабого человека не было проблем с женщинами. Женщины его влекли и вместе с тем пугали. Встречам и общению с ними Франц предпочитал письма. Сейчас это называется «хорошо устроился» — встречался, когда хотел. Но это же Кафка, и причины у него были не такие приземленные.

Четыре женщины, 3 помолвки (причем с одной женщиной дважды). Некоторые недалекие неудачники считают, что если такой затворник, как Кафка, охмурял девиц, то и у них получится. Некоторые даже считают Франца «красавчиком» — обломал женщину, дважды унизил, не пошел на брак. Но это была патологическая боязнь брака и полной потери независимости, которой и так не было. Единственную женщину, на которой Франц Кафка готов был жениться, забраковал деспотичный папаша — не дал согласия, слишком низкородная и бедная у нее была семья.

К женщинам у Кафки странное отношение. Ту, что он обломал дважды — Фелицию Бауэр — он сам называл некрасивой и говорил о сходстве ее лица с лошадиной мордой. Единственное, что его в ней привлекало — берлинская прописка. Нет, Берлин как таковой тут не важен. Важно то, что она живет далеко. Ее можно не видеть. С ней можно не разговаривать.

Зато одна женщина была под стать ему. Милена — талантливая, эмоциональная бисексуалка, балующаяся наркотиками и отлежавшая в психушке. А на вопрос, почему они расстались, отвечает Франц Кафка так: «Я любил девушку, которая тоже любила меня, но я должен был ее покинуть. Почему? Не знаю… Я очень страдал. Была ли виновата девушка? Не думаю, или, скорее, я в этом не уверен, поскольку предшествующее сравнение неполное».

Вот такой вот половой декаданс, но образ неудачника, так нагло и сурово обращающегося с женщинами, привлекает не только биографов. Дело в том, что в кумире всегда хочется видеть идеал. Но Кафка идеалом не был, как и нормальным человеком. Но женщины в его жизни дают надежду на то, что он все-таки был мужиком.

Но говоря откровенно, инициатором разрыва становился всегда Кафка. Когда понимал, что всё зашло слишком далеко, или когда женщины его утомляли. Но кое в чем Франц тебя разочарует — его не особенно интересовал секс.

Жизненные, пугающе абсурдные произведения

И самая главная причина — это, конечно же, произведения, написанные, как любят говорить критики, кровью. Франц Кафка дал возможность людям понять, что страдание субъективно. Человек превращается в таракана, но все вокруг воспринимают это слишком по-бытовому.

Другой персонаж пытается узнать, в чем же его обвиняют. Но сделать это невозможно из-за ужасающей бюрократии. Так и ведет свою обычную жизнь Йозеф К.: в ожидании суда, пытаясь найти справедливость.

Или абсурдный роман про чужака, который пытается попасть в проклятый замок. Вся жизнь в близлежащей деревне крутится вокруг Замка, его поручений и нелепых официальных писем-уведомлений. Существование людей не имеет смысла. Главному герою советуют сблизиться с любовницей важного чиновника, чтобы получить возможность поговорить с ним. Полный абсурд, но так сильно напоминает жизнь.

Или роман «В исправительной колонии». Тот самый, про жестокую казнь, в которой специальный аппарат выцарапывает на теле человека заповедь, которую он нарушил. С каждым разом всё глубже, пока провинившийся не умрёт.

В колонии появляется новый начальник, которому такая жестокая казнь не по душе. В итоге из великой любви к аппарату палач убивает сам себя.

Казалось бы, что за бред? Что за идиотизм? Но абсурд, в общем, а если присмотреться, то начинаешь разглядывать вполне банальные элементы из жизни.

Кафкианская модель мира неоднозначна, как неоднозначен и сам абсурд. Для кого-то это злая ирония, а для кого-то настоящая боль. Франц Кафка не загоняет в рамки, поэтому каждый при прочтении видит свое. Кто-то видит свои собственные страдания, кто-то видит несовершенство мира, а кто-то слишком любит абсурд.

Кафка свой, Кафка для всех

Феномен Кафки — в его универсальности. Он вроде как для всех, но сам не относил себя ни к кому. Его трактует кто хочет и как хочет. Его причисляют к анархистам и даже борцам за независимость Чехии, а в своем дневнике он написал: «2 августа. Германия объявила войну России». Называли иудеем, а сам он на одном хасидском собрании сравнивал их с африканским племенем. Но при этом некоторый период времени, прежде чем разочароваться в иудаизме, тщательно интересовался историей и мифами иудеев. Атеисты считают его своим, хотя в бога он верил. Модернисты сделают его своим символом, Камю сделает его аргументом своей философии абсурда, экзистенциалисты провозгласят Богом.

А самому Кафке на всё это было плевать. Прикованный личной болью к трагедии жизни, Кафка острее других ощущал абсурдную компоненту бытия. Страдание сделало его визионером, и он просто-напросто стал пророком пессимизма. Но людям свойственно копать глубже, чем оно есть, выискивать всякую дрянь и трактовать по-своему.

В итоге

Святой покровитель Праги стараниями туристических агентств. Символ абсурдизма стараниями Камю, философ и теоретик стараниями критиков и литературных исследователей; и бог неудачников стараниями самих нытиков и неудачников. Кафка оказался писателем для всех: для тех, кто читал его книги, и особенно для тех, кто изучал его биографию. От него оторвали по куску и растащили каждый себе, не оставив ничего ему самому. Казалось бы, он родился зря, так и не реализовав свой потенциал, но время показало, что его абсурдизм с вплетенными жестокими реалиями жизни как раз очень нужен очумевшему и сходящему с ума XX веку. В этом веке читателю стали важны не только произведения, но и судьба автора. А увидев судьбу этого несчастного человека, мы нашли себе оправдание и начали искать отсутствующий у нас гений. И слава Богу, что Брод ничего не уничтожил, иначе бы нытики не поняли, что такое экзистенциальная яма, а любители хорошего чтива не узнали про потрясающе-печальную сатиру на этот мир.