Военная этика: позор, запреты и насилие. Часть III

Продолжение легендарной серии. Если ты ещё не читал предыдущие части, то бегом!

Первая половина XX века встретила мир разномастными гражданскими войнами, крушением империй, бумом тоталитарных режимов, двумя Мировыми войнами, между которыми прошло всего 27 лет, и вытекающими из этого горами человеческих трупов. Войны стали протекать по принципу: «На выжженной пустыне легче построить новый порядок».
Хотелось бы написать про каждую войну отдельно, но, увы, они слишком индивидуальны в своём кошмарном кровавом уродстве. Хотелось бы написать про военные достижения Первого мирового кипиша, но, увы, использование танков (впервые в истории) не сильно повлияло на мораль. Но было много других интересных вещей.

Химические ужасы войны

Первая Мировая окончательно убила все крохи честного и рыцарского, которое оставалось в таком понятии, как война. Война всегда аморальна, но чтобы настолько – об этом догадывался разве что вожак гуннов Аттила. Но даже он сбежал бы с поля боя в свои любимые степи, грязно матеря цивилизацию, шайтана и Бога Войны при виде чудодейственной силы химического оружия. Если в прошлом веке к химическому оружию относились как к невинной детской забаве, то после 1915 все поняли, что мир никогда не будет таким, как прежде. Сама идея применить в войне газ объяснялась тупиком окопной войны, в которую к 1915 году превратилась Первая мировая война на Западном фронте: противные стороны искали способы пробить хотя бы небольшую брешь в сплошной линии обороны от Северного моря до швейцарской границы.

Бесконечные вылазки голодных, измученных солдат из одного забитого водой и крысами окопа в другой (причем в прямом смысле приходилось ползти по грязи, чтобы не быть бесславно пристреленным раньше времени) приводили только к многочисленным смертям и тупому боданию двух кастрированных баранов в европейской грязи. Но в апреле 1915 года всё изменилось, после того как в районе бельгийского города Ипр немцы впервые применили атаку хлором. Увидев нависшее облако и знатно порыгав слизью и кусками легких, солдаты молниеносно и без опоздания покинули окопы. Кто не успел – больше никуда не торопился. Солдаты были в шоке, немцы необычаянно горды собой, а страны Антанты подобрали новые аргументы к изображению немцев в образе «врагов человечества». Правда, «благородная» Антанта вскоре сама с особым цинизмом и без малейшего зазрения совести в «праведных умах» начала использовать химоружие. Видимо, поэтому она не рассматривала его как нарушение Гаагских конвенций. Хотя, по результатам Гаагской конференции 1899 года, все её участники обязались отказаться от применения снарядов с отравленными веществами. Но немцы нашли выход: отказавшись от снарядов, они использовали ОВ исключительно в газобаллонных атаках, так как про них ничего не написано – гениально и просто.
Стоит отметить, что свой шанс прорваться через брешь после атаки на Ипре немцы профукали. Прибежали подданные Британской Империи в противогазовых масках и с мокрыми марлями и успешно откинули «ненавистных тевтонов».

Что удивительно, химоружие не было самым смертоносным. Его жертвами стали лишь три процента от общего числа погибших на фронтах войны. Правда, сам принцип вытравливания солдат из окопов, словно крыс из нор, вызывал возмущение у ведущих гуманистов планеты. Некоторое время назад в соцсетях активно форсилась история про «атаку мертвецов» – контратаку 13-й роты 226-го Землянского полка, которая пошла в контратаку, затравленная ужасным хлором. Такой момент действительно был, правда, он был сильно приукрашен. Никто куски лёгких на ходу не выплёвывал, да и в бегство немцы не бросались, потому как знали, что химоружие убивает далеко не всех.

В 1925 году с подписанием Женевского протокола использование химического оружия было полностью запрещено. Наверное, это первый случай в истории человечества, когда, если не считать некоторых эксцессов, запрет на применение целого класса оружия оказался успешным и держится столь долго. Слава Богу, никто не рискнул спорить с его аморальностью.

В окопах и за ними

Мировая война 1914–1918 годов привела к крушению того европейского мира, который мы знаем по XIX веку. Вместе с нею коренным образом изменилось и отношение к войне в западной культуре. Отчасти это было связано с самими реалиями окопной войны – самой жуткой её частью. Фронт годами стоял на месте, и уже стало казаться, что война не закончится никогда. И это, фактически не сдвигаясь с места. Да и сама жизнь в окопе напоминала мечту клаустрофоба: при отсутствии активных боевых действий солдаты проводили дни в глубоких щелях, тянущихся через половину континента, в грязи, сырости, атмосфере уныния в ожидании возможной смерти. Они, если не находились на наблюдательном пункте или на огневой позиции, не видели почти ничего, кроме полосы неба над собой. Даже враг, и тот не был виден. Только ночью отдельные группы могли выдвигаться из окопов для ремонта поврежденных сооружений. Развлечение сомнительное, опасное для жизни, но хоть какое-то разнообразие.

Самой странной особенностью фронта стало месторасположение тыла. Иной раз в городах ничего не напоминало о войне. И этот резкий контраст между пространством, где люди месяцами и годами живут под землей и периодически массово убивают друг друга, и другим, прежним миром, начинающимся на расстоянии вытянутой руки, был слишком жестокой и убедительной моделью бессмысленности и бесчеловечности любой войны, повлиявшей на настроения поколений, имевших подобный окопный опыт. Увы, в этот момент произошло привыкание, и сейчас подобная близость фронта к тылу практически повсеместна и никого не удивляет. Видимо, следующим шагом будет обыденность убийства детей в собственных кроватях.
Солдаты – в грязи, а генералы – во дворцах – так было всегда. Но в эту войну, распоясавшееся общество стало смотреть на это с насмешкой. Пожалуй, именно тогда особенно распространенным стало отношение к генералам  и вообще к тыловому начальству как к бездушным кровопийцам. В русской армии на вопрос: «Кто наш внутренний враг?» – каждый солдат без запинки отвечает: «Унутренних врагов у нас четыре: штабист, интендант, каптенармус и вошь».

Но самым печальным итогом стало фронтовое братство – печальный опыт, травмирующий психику не хуже, чем пуля травмирует череп. После войны, об этом особенно активно писали практически все писатели: Ремарк, Хемингуэй и даже воевавший Гашек, посмеявшийся и над генералами, и над самой войной в «Похождениях бравого солдата Швейка».

Спирт, наркотики, фокстрот

Ещё одним синдромом эпохи стали множившиеся, словно бактерии на гнойной ране, кокаинисты и морфинисты. Причем на обоих фронтах. Тогда ещё наркотики назывались медициной, и «прекрасный морфий», находившийся в сундуках фельдшеров, был особенно популярен. Но не так, как алкоголь. Пили все и пили по-черному, даже несмотря на введённый сухой закон. Медицинский спирт и самогон несчастных крестьян стали главной отдушиной тоскующих солдат. Вот, например, как описывается отступление русских войск из Полесья в 1915 году.

Как гласит солдатская поговорка, «без баб и вина война не та!» Вот потому солдаты со всей ответственностью пытались развеять эту устоявшуюся аксиому. Среди солдат получили распространение порнографические открытки и фотографии, которые в большом количестве пересылались из Франции. Многие офицеры писали письма своим женам и подругам каждый день, нумеровали их (были за 300 номеров и больше). Цензора отмечали подробности таких писем, до которых никакой Маркиз де Сад не додумывался.

Но жена, она далеко, а плоть тешить надо. Вот и предавались солдаты мучительной похоти с проститутками и жительницами временно занятого населения. Ну и, конечно, изнасилование местных жителей, точнее жительниц. Этот ужас войны никуда не делся. Другое дело, что он стал массовым.

Резко возросло количество венерических заболеваний, распространение которых в действующей армии сравнивали с тифом. При этом многие из заболевших не только не стыдились, но даже гордились своей болезнью и продолжали сексуальные похождения. Причем среди предававшихся были не только солдаты и офицеры, но и священники, врачи и даже сёстры милосердия. Попросту говоря, в те дни тонкая грань между «ангелом на поле боя», вытягивающим тебя из лап смерти, и грязной проституткой существенно стерлась. В Варшаве, например, лежало в госпитале до 300 сестер и несколько священников.

Пренебрежительно-потребительское отношение к женщине в Первую мировую войну как к «средству для удовлетворения половой потребности мужчин» сформировалось в результате сексуальной революции, бушевавшей среди активных маргинальных масс. Всё, о чем раньше можно было говорить вслух, стало порицаемым.

В русских тылах

Что касается русской армии, то никаких приятных воспоминаний о себе она не оставила. Более того, населения австрийских городов, занятые русскими, буквально изнывали от казаков. Удалые хлопцы яростнее других грабили, насиловали и выпивали. Безусловно, в подобных грехах были замечены все, даже врачи, но про казаков местные вспоминали с удвоенным страхом.
Но русским солдатам было отчего злиться. Из родных деревень приходили тревожные вести. Угнанные в плен, как скотина, «австрияки» (среди которых были унтерменьши славянского происхождения вроде русинов, словаков, чехов, поляков) использовались на хозяйственных работах в деревнях, сожительствовали с солдатками, чьи мужья были на фронте. В письмах с фронта и на фронт сообщалось, что «все бабы безмужние с пленными австрийцами жили», что жены, «как с цепи сорвавшиеся, развратничают с пленными австрияками вовсю, такое творится, что дома противно быть», «сифилис и другие болезни венерические процветают», что «некоторые дивчата хотят замуж выходить за австрийцев, надо им морду набить и тогда прохладятся».

Солдаты требовали от духовенства и генералов «обуздать» глупых баб, но указ, согласно которому нужно было незамедлительно пресекать половой интернационал, мало помогал.
Результатом «падения нравов» и половой распущенности в годы войны стала невесёлая статистика заболевания венерическими болезнями в России: 3,6 млн мужчин и 2,1 млн женщин.

Вот такая она, Первая мировая война и, к сожалению, не последняя. Разумеется, со многими проблемами, особенно нравственными, сталкивались и раньше, но никогда – в таких масштабах. И что самое грустное, и у австрияка, и у русака, и у румына, и у француза, и у немца были совершенно идентичные проблемы. Это была паучья возня, в которой ещё никогда солдаты не чувствовали себя так омерзительно.