Марк Тулий Цицерон
Контекст: Один из величайших ораторов и философов в истории Рима пал жертвой борьбы со злонравным молодым человеком по имени Марк Антоний (тем самым, что обуздал Клеопатру). Полководец добился причисления Цицерона к «врагам народа», и мудрецу пришлось бежать в Грецию. По пути он увидел настигающих его убийц и, приказав остановить повозку, гордо подставил голову палачам. Достойная смерть за свои идеалы была для Цицерона лучше бегства от палачей, разрушивших тот Рим, о возрождении которого он мечтал всю жизнь.
Отрубленные голова и руки Цицерона были доставлены Антонию и затем помещены на ораторской трибуне форума. По преданию, жена Антония Фульвия втыкала в язык мертвой головы булавки, а затем, как рассказывает Плутарх, «голову и руки приказали выставить на ораторском возвышении, над корабельными носами, — к ужасу римлян, которым казалось, будто они видят не облик Цицерона, но образ души Антония…».
Мишель Ней
Контекст: Блистательный маршал наполеоновской армии, о котором великий корсиканец говорил: «Ней был человеком храбрым. Его смерть столь же необыкновенна, как и его жизнь. Держу пари, что те, кто осудил его, не осмеливались смотреть ему в лицо». Концом его блистательной карьеры стал конец всей наполеоновской эпохи — битва при Ватерлоо. Под Неем было убито пять лошадей, его мундир был изодран, лицо почернело от гари, а он пытался собрать разбегающихся в панике солдат криком: «Смотрите, как умирает маршал Франции». Увы, храбрости блистательных маршалов было недостаточно.
По возвращению в Париж Нея арестовали и хотели было отправить на расстрел как изменника решением сурового военного суда. Однако ни один генерал не осмелился подписать вердикт кумиру. Зато палата пэров с большим удовольствием отправила маршала к расстрельной стенке. Адвокат Нея сетовал на прусские корни своего подопечного, умоляя освободить его от французского закона, но маршал гневно прервал мольбы своего защитника фразой: «Я француз и останусь французом».
Своим расстрелом Ней руководил сам. Солдаты не хотели стрелять в маршала и только тяжело ранили его. Он хотел было застрелиться, но в подобном милосердии ему было отказано. Тогда Нею и пришлось произнести свою последнюю речь.
Вместе с ним умерла и репутация Франции как великой военной державы. Способной воевать, а не сдаваться.
Тома де Фавра
Контекст: Великая французская революция унесла немало жизней как людей достойных, так и абсолютно ничтожных. Маркиз де Фавра, несомненно, относился к первой категории, но запомнили его благодаря последней фразе, сказанной им на эшафоте после прочтения своего приговора. Пришедшее к власти малограмотное быдло больше беспокоилось об устранении опасных элементов, чем о грамотности. На протяжении всего процесса Де Фавра не трясся, не впадал в истерику, не молил суд о пощаде. Совершенно спокойно и невозмутимо он выслушал приговор и засунул голову в петлю, будто бы насмехаясь над смертью. После оглашения приговора ему, по традиции, посоветовали искать утешение в религии, на что он ответил: «Извините, милостливый государь, у меня есть еще и другое утешение — чистая совесть».
Жорж Жак Данто́н
Контекст: После любого переворота победители, по старой традиции, начинают выяснять отношения между собой, устраняя конкурентов. Так, жертвой робеспьеровых интриг стал один из отцов-основателей французской республики адвокат Дантон. Его казнь — это эталон бесстрашного нарциссического цинизма. По дороге к эшафоту он подбадривал себя словами: «Вперед, Дантон, ты не должен знать слабости!». А проезжая мимо дома, где жил Робеспьер, Дантон выкрикнул издевательское пророчество: «Максимилиан, я жду тебя, ты последуешь за мной!». А уже стоя перед кровавым лезвием гильотины, он произнес эту легендарную, издевательски-хвастливую фразу как бы в насмешку над палачом, который предложил ему отвернуться, пока будут убирать труп его приятеля Эро.
Все-таки умеют французы умирать красиво.
Октавиан Август
Контекст: Шекспир говорил, что весь мир — театр, а люди в нем актеры. Но кто-то играет главные роли, как Октавиан, а кто-то создан, чтобы говорить: «Кушать подано». Великий римлянин относился к жизни, как к яркому представлению, и после заданного вопроса даже продекламировал пару стишков, которыми завершали свои выступления актеры пантомимы. Но есть те, кто утверждает, будто бы последними словами основателя империи были: «Я принял Рим кирпичным, а оставляю мраморным».
Карл Маркс
Контекст: А вот классик философии, не опубликовавший ни строчки по философии, и просто величайший мыслитель по версии ВВС относился к последним словам, как его лысовато-бородатый последователь к интеллигенции. Говорят, что эти слова он сказал своему эконому уже после того, как стало понятно, что его бронхит и плеврит не лечится.
Джек Дениел
Контекст: Скорее всего, это выдумка и фантазия маркетологов компании Brown-Forman, которая владеет знаменитым брендом. Не зря в 2006-м году ее использовали в рекламе знаменитого «Блэк Джека». Но, черт возьми, если на смертном одре он попросил еще один стаканчик виски — снимаем шляпу перед его крутостью.
По легенде, престарелый и страдающий от склероза Дениел забыл код от сейфа, но не забыл, что в таких случаях нужно бить по нему ногой. В итоге он сломал палец, не обратился вовремя к врачу — сепсис, и он отправился напрямик к Бахусу. Говорил ли он перед смертью что-то подобное или нет — доподлинно не известно. Зато на заводе любят говорить, что если бы старик опустил злосчастный палец в свой виски, то протянул бы еще несколько лет.
Тодд Бимер
Контекст: Как известно, 11 сентября было захвачено четыре самолета. Двое из них обклевали башни-близнецы, один свалился на здание Пентагона, а еще один разбился в аэропорту Пенсильвании, хотя его конечной целью был Белый Дом. Но это был единственный самолет, пассажиры которого смогли обезвредить террористов. Руководил «восстанием» Тодд Бимер. Восставшим удалось ворваться в кабину и убить одного из захватчиков, когда стало понятно, что столкновение с землей неизбежно. Пилоты были убиты, а положение стало критическим. Единственное, что они могли сделать — это отвести самолет от города. Последнее, что услышали диспетчеры — фразу Тодда.
Эдвард Рулофф
Контекст: Эдвард Рулофф был влиятельным и достаточно уважаемым филологом, чей мозг по своему объему был вторым по величине в истории. Он был автором никем не понятой теории о происхождении языка, которую, впрочем никто не одобрил, и вместо ожидаемого богатства он получил насмешки. Само собой, нужно было найти крайних, и ими стали его жена и маленькая дочь. Просто парень подумал, что они отнимают у него драгоценное время, и вместо науки он вынужден заниматься бытовухой. В итоге во время одной из ссор он не нашел ничего лучше, чем забить супругу пестиком от ступы, а вот что случилось с дочерью — неизвестно. Позже обнаружилось, что несостоявшийся гений науки ограбил кучу магазинов и отравил нескольких человек, но, что характерно, ни одно из убийств не было доказано. Совсем не герой, но фраза уж больно яркая.
Святой Лаврентий
Контекст: Архидиакону римской христианской общины Лаврентию не повезло с эпохой — он жил как раз в то мрачное время, когда язычники устраивали гонения на христиан, а не наоборот. Когда император Валериан решил для профилактики подвергнуть христиан новым гонениям, Лаврентия бросили в темницу, где он зря времени не терял: совершал чудеса, исцелял больных и заодно обращал преступников и ворье в христианство. Вскоре римский префект потребовал у него отдать государству сокровища Церкви. Попросив три дня срока, архидиакон раздал почти всё церковное имущество беднякам. На третий день он явился к префекту вместе с толпой нищих, калек, слепых и больных, заявив: «Вот подлинные сокровища Церкви». Разумеется, после такой дерзости Лаврентия, отказавшегося поклониться Юпитеру, заживо изжарили на железной решетке, к которой будущего святого прижимали рогатинами. По преданию, став well done с одного края, он произнес эту легендарную фразу. Так что у христианских святых даже на смертном одре было всё в порядке с иронией.
Комментарии
(0)