Мы сами скомкали и опустили значение слова «герой». Кто это сейчас? Персонаж комиксов, спасающий планету от злонравного психопата, или человек, по зову сердца совершивший подвиг? Уже и сам чёрт не разберёт, кто такой герой. Мы любим прославлять красивыми словами всех тех, кто пережил ужасы и лишения войны. Но делаем это только в преддверии праздника. В остальные дни мы копаемся в истории, с вожделением находя предателей, перебежчиков и всех тех, кто занял не ту сторону.
Вот на горизонте небо почернело. Это что? Это цунами из недовольства и откровенных фактов про Войну. Сейчас почтенной публике будут представлены доказательства того, что советские солдаты грязно, с особой жестокостью целыми толпами насиловали немок, а в оккупированных территориях фашистов приветствовали с радостными криками, яркими флажками в руках и едва слышным шепотком: «Одна тварь усатая другую сменила. И поделом!» Вот только нужно ли это всё?
Получается, герои – это храбрецы, завесившие грудь орденами и ставшие благодаря активной пропаганде культовыми героями. Гастелло погиб, как воин, и заслуживает памяти. Но только он? А народ? Сколько таких выходцев из народа, как и он, храбро сражалось и в дождь, и в зиму, изнывая от голода и тоски в холодных, сырых, кишащих крысами землянках? С одной лишь мыслью: «Жить хочу». Когда отступать некуда, когда во время очередной немецкой атаки уничтожается практически весь взвод, почему-то так хочется жить! Просто жить. О победе не думаешь. Где-то там, в родном городке ждёт мать, которую с детства расстраивать не приучен, рядом с ней – невеста. А тут всё. А столько ведь планов было. А потом автоматная очередь. И ты лежишь в луже собственной крови, понимая, что проклятая пуля тебя не убила, а застряла в кишках, причиняя нестерпимую боль. Стони – не стони, никто не поможет, так и будешь медленно угасать, как свечной фитилёк в адской агонии. И сколько таких солдат, пропавших без вести, честно сражавшихся, но не получивших орденов? Юнцов, брошенных в самое пекло, вымостивших своими трупами дорогу к долгожданной победе? Миллионы! Смеют ли они называться героями? Безусловно.
Были и малодушные, куда же без них. Когда видишь, как единственное родное лицо на фронте – твой товарищ – после взрыва корчится от боли, пытаясь удержать вывалившуюся наружу кровавую ленту кишок – а ты и воевать-то не хотел. Ты жить хочешь! Ну, не можешь ты это видеть каждый день, как ставшие близкими тебе люди падают без чувств. И невольно думаешь, а выдержал бы ты весь этот ужас? И чем дальше думаешь, тем страшнее, потому что не можешь дать однозначного ответа: «Смерти не боюсь. За Родину умру!» А тогда? Фашисты весьма изощрённо поступали с военнопленными и пациентами госпиталей на оккупированных территориях. С солдатами не церемонились, им находили кошмарное практическое применение, от которого у нормального человека голова пойдёт кругом. Вот в Краснодаре, например, сделали ужасную переправу через танковый ров: слой земли, труп, доска. А расстрелянных сваливали в зловонный ров, заставляя гнить под открытым небом в окружении бывших соседей. И как тут поступить? Человеческий фактор? Героизм? Многие фронтовики вспоминают, что не было никакой светлой мысли спасти Родину и «мстили» только самые отчаявшиеся. Они просто спасали свою жизнь. Так это то поколение – гордое, правильное, твёрдое, обязательное и знавшее такое забытое ныне слово, как «долг». «А жить так хочется, ребята». Зачем? Где? Как? Да какая разница. Но нужно воевать, сражаться. За что всё это, Боже?
А Богу молились, ещё как молились. Не бывает атеистов в окопах под огнём. А во что верить? В товарища Сталина? Да не кричали они: «За Родину, за Сталина!» – это лишь красивый миф, очередная завитушка и без того кучерявой истории вождя. Говорили вполне знакомые слова. И интеллигенты, и простые сельские парни. То, что во все времена использовалась для связки слов. Мат всегда лучше передавал эмоции. Мат как-то объёмнее и лучше выдаёт суть сказанного в такой критической ситуации. Матершина, вера и безысходность ковали героизм тех, кто застрял во Ржевском фарше по колено в крови, задыхаясь от гари.
И это поколение, молодое и несчастное, привыкшее к миру и не умеющее воевать, проживало сразу несколько жизней за эти кошмарные 4 года. И браки регистрировали. Чувства вспыхивали быстрее, ведь никто не знал, сколько ещё осталось жить. Только вместо работницы ЗАГСа был комвзвода – имел такие полномочия. А вместо Дворца бракосочетаний – сырая землянка, пропахшая потом, кровью, чернозёмом и фронтовой баландой. Те самые девочки, хрупкие комсомолки, ещё не сформировавшиеся, выносили на своих плечах раненых мужиков. Возьмёшь за руку, чтобы поднять, а она легко отделяется от туловища. А она несёт его, пропитанная его же кровью до трусов, маленькая девочка – умирающего парня, плачущего от боли и досады.
И какова человеческая трагедия тех несчастных, у которых на их глазах погибали новообретённые мужья, и молодые люди, и даже жёны. Смерть не всегда бывает красивой, как в кино, когда ты идёшь из последних сил по чистому полю с простреленной грудью и падаешь в героической позе. «Какая красивая смерть», – сказал Наполеон, увидев Болконского, лежавшего без сознания под серым Аустерлицем. А в жизни как-то всё кровавее и прозаичнее. И позы не такие элегантные, и предсмертные крики, вызывавшие у тех, кто их слышал, чувство стыда и страха. Всё как у Ремарка, только на самом деле. И всё это – на голову людей, которые войны не хотели, которые вынуждены были воевать, на головы тех солдатиков, которых бросали на обученные немецкие отряды, дабы затормозить их продвижение. Бросали, словно кость – разъярённому псу. Родина сказала: «Надо», – а других вариантов не было ни у ребят, ни у Родины.
И вот их миллионы, воевавших по-настоящему добросовестно, закопанных в глухих лугах, чьи кости до сих пор роют экскаваторы, копающие яму для фундамента сильно разросшихся городов. И лежат эти кости, у которых были планы, мечты, надежды и пресловутая вера в коммунизм, который вот-вот они построят. Сергеи, Иваны – сейчас это просто прах. Прах тех, кто числится пропавшим без вести, чьим семьям пришел зловещий кусок желтоватой бумаги с фиолетовыми чернилами, именуемый в народе «похоронкой». Имена их помнят разве что в их семьях, где в альбомах хранится пара потрёпанных временем фотокарточек. Да и то нынешнее поколение не помнит. Хотя им повезло меньше, чем сотням тысячам безруких и безногих инвалидов, заполнивших улицы после войны и внезапно начавших вызывать только раздражение. Государству они были не нужны. Некоторых отправляли в «Дом инвалидов» на Валаам и в прочие отдалённые местности. Некоторые предпочитали покончить жизнь самоубийством. Ведь всё общество после войны стало черствее, не все оплакали своих погибших, а до гремящих самодельными тачками несчастных дела нет и подавно.
Вот тех, кто, обезумев от творящегося вокруг, лез с гранатой на танк, можно назвать героями? И пусть они без орденов. Не повезло им умереть через 5 минут после первого боя в их жизни. Наверное, имеют право. Поэтому, вопреки традиции, нет в нашей рубрике конкретных личностей. Ни одной. Только то мученическое и героическое поколение, очень и очень хотевшее жить. Просто жить.