О Довлатове по Довлатову

Даже не знаешь, в каком ключе писать про Сергея Донатовича (это настоящее отчество, доставшееся ему от папы-еврея и ничего общего не имеющее с добровольными пожертвованиями). С одной стороны, питая яростную любовь и обожание к его емким рассказам и эпичным фразам, совесть не позволит написать о нём плохо. К тому же, как сказал министр культуры Мединский, «Довлатов – это выдающееся литературное явление второй половины XIX века». Именно XIX, вот такой у нас министр. А может, он что-то знает, чего не знаем мы?

С другой стороны, обязательно найдутся люди, которые обзовут Довлатова недописателем (как, например, известный поэт Дмитрий Быков, чьё творчество, справедливости ради, тоже любят смешать с неприятными субстанциями), или того хуже гнусным иммигрантом, который только и делал, что словесно и литературно гадил на свою бывшую Родину, на потеху «америкашкам-какашкам». Да и вообще – яврей! А для некоторых это уже приговор. И что ещё хуже – лютый алкоголик. Хотя какой он еврей, мать у него армянка, а у евреев родство определяется по матери. А алкоголь творчеству не мешает, вспомни Хемингуэя и еще некоторых.

Да и не гадил вовсе Довлатов, на свой «мазерлэнд». Просто, описывал всё как есть. А по поводу творчества… давай разбираться. Мы всё-таки решили не перечить своей совести и министру Мединскому, будем писать с изрядной долей обожания.
И сразу предупреждаем: после прочтения этой статьи может мучительно захотеться выпить. Осторожно.

Начало начал

Родители сами были выходцами из пропахшей «Казбеком», портвейном и скандалами творческой среды. Мать была актрисой (однако позже стала корректором), а отец был известным режиссером-постановщиком и педагогом. Родители решили, что мальчику будет гораздо проще прожить жизнь советского гражданина будучи армянином, и потому в метрике он был записан как армянин.

Родиться будущему писателю довелось в Уфе, как и многим его ровесникам, оказавшись вдали от дома благодаря эвакуации. После войны родители вернулись в измождённый Ленинград, где Сергей сформировался, вдыхая влажную прохладу петроградских булыжников и впитывая в себя пафос культурной столицы. Поступил на филфак, планируя изучать финский язык, но был изгнан со второго курса за неуспеваемость. Оно и к лучшему, переводчиков с финского всегда хватало, а вот хороших писателей не так много. Но была одна проблема – родина не прощала тех, кто плохо учится. И если во времена Сталина те, кто не осваивает науки, осваивал Сибирь, то в хрущевско-брежневские времена такие личности обязательно шли в армию. Надо сказать, что Довлатову невероятно повезло, ибо служить во внутренних войсках и охранять зеков в живописной исправительной колонии, затерянной в снегах и мерзлоте республики Коми, – просто сказка. В кавычках. Уж лучше на морфлот, как он сам говорил.

Но поездка не прошла бесследно. Бродский говорил, что Сергей Донатович вернулся из армии, «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде».
Тогда Довлатов и начал практиковаться в литературе, сочиняя по одном стиху в два дня. Мечта была у человека, что в будущем за его творения будут платить столько, чтобы хватало на перцовку и колбасу. Хотя уже тогда он понимал, что если и станет серьёзным творцом, то творить будет исключительно в прозе. В будущем он напишет свою легендарную и искреннюю «Зону», сугубо автобиографическое произведение по мотивам собственных впечатлений, но это потом. Пока он просто задумывался о том, что может стать серьёзным писателем, и ни минуты не жалел о своём армейском вояже. Жилось ему там неплохо, даже у некоторых зеков он пользовался авторитетом, потому как был искренним. А если есть авторитет, то бояться нечего.

Журналистика и Эстония

Но нужно было как-то жить на гражданке. Со студенческих лет за ним тянулся неприятный хвост – брак, который давно таковым не являлся. Просто супругам было лень разводиться. Собственно, из-за такого несчастного брака Довлатов и вылетел из института.

Жизнь с чистого листа будущий писатель начал с поступления на факультет журналистики ЛГУ. Параллельно работал во многих многотиражках, от студенческих до городских. Особого удовольствия писанина про светлый коммунистический путь не приносила, а рассказы, которые молодой литератор писал по ночам, безжалостно отвергались. Горечь не самого приятного звания «непризнанный гений» Довлатов заливал алкоголем, постепенно превращаясь в запойного алкаша. Один из таких запоев закончился летально, в 1990-м, но пока о таком думать было рано. Нужно было как-то жить, как-то вырваться из суеты долгов, неприятностей с карьерой и семейных неурядиц. Ничего лучше поездки в Эстонию Довлатов не придумал.

Почему Эстония? Да там всё было совсем по-другому. Советская власть ощущалась не так сильно, её практически не было. Это была своего рода заграница, только в черте «союза нерушимого республик свободных». Об эстонском периоде можно прочитать в сборнике «Компромисс», в котором Довлатов описывает истории из своей журналистской практики в качестве корреспондента «Советской Эстонии», а также рассказывает о работе редакции и жизни своих коллег-журналистов. Кстати, работал он не только в «советской Эстонии», газет было много, а поначалу он и вовсе был кочегаром. Чего не сделаешь ради прописки. Или посмотри фильм «Конец прекрасной эпохи», снятый по книге. Прекрасный лёгкий и приятный фильм. Обо всём и не о чем, как и, собственно, книги автора.

В Эстонии его считали корифеем, поручая всё более и более ответственные дела, к которым он относился максимально безответственно. И вообще, писатель жил роскошно, много выпивал, медленно трезвел и жил где попало.

И всё казалось так прекрасно. Его первую книгу «Пять углов» уже было собрались выпускать, называли лучшим, что было в редакции за последние годы, но цензура не допустила роман, а КГБ, обозвавшая роман «антисоветским», любезно уничтожила все исходники.

Иммиграция

После Эстонии стало тяжко. Всё дело в том, что его произведения, которые отчаянно невзлюбила советская цензура, были с распростёртыми объятиями встречены в самиздате и иммигрантских журналах. После этого мечтать о литературной деятельности в СССР было глупо. В 76-м вышибли из союза журналистов. Работать стало совсем тяжко, мелкие халтуры в газетёнках приносили скудный заработок. А найти работу, не связанную с литературной деятельностью, не получалось. Серость, грусть, тоска. Ленинград того времени представлял собой печальное зрелище. Из него уезжали все, кроме алкоголиков. Вторая жена Довлатова вместе с дочерью тоже уехали, а Довлатов не мог, объясняя это простыми словами:

Из запоев писатель практически не выходил, бегать по инстанциям и доказывать, что он еврей, (ради иммиграции) ему тоже не хотелось. В итоге его выпустили без вызова.

Новая жизнь

Поначалу он осел в Вене, цепляясь за типичную иммигрантскую работу, даже листья в парке убирал. В итоге оказался в США, где долгое время был главным редактором газеты «Новый Американец». Жизнь наладилась, он занимался любимым делом, публиковался. А весь процесс иммиграции советского гражданина был знатно изнасилован острым писательским словом в повести «Филиал».
Дела шли до того хорошо, что его рассказы опубликовал престижный журнал The New Yorker. Многие писатели Америки не публиковались там, хотя очень хотели. По поводу публикаций в «Нью-Йоркере» Довлатова простебал Курт Воннегут:

К Американской литературе Довлатов относился тепло, по крайней мере за её лаконизм, юмор и точность в отображении простых деталей – то, чего не доставало Тургеневу, то, к чему он сам немного стремился.

Довлатова очень охотно переводили на английский язык. Всё дело было в его манере писать. В подавляющем большинстве его предложений все слова начинаются с разных букв. Такая профессиональная особенность использовалась Довлатовым для того, чтобы держать себя в строжайшей дисциплине. Ибо Сергей Донатович не хотел писать много, но хотел писать стильно. Что Довлатов непревзойденный стилист – факт. Его любовь к кратким предложениям, отсутствие в тексте метафор – все это характерные черты довлатовской прозы. И за это его обожали переводчики, и за это его любят читатели. Долой витиеватые слова и непонятную псевдофиловщину! Этого у Довлатова не было, всё чётко и интересно. Этим он и подкупает. Все его рассказы не о чём-то конкретном, а о жизни. Автобиографические воспоминания о жизни.

Однако снобистские американские журналы печатали Довлатова не столько из-за стилистических оборотов и отсутствия присущей русской литературе мрачности, а из-за объективной антисоветчины. Она проглядывалась. Хотя страну свою он любил, даже несмотря на работу на Радио «Свобода».

Кстати, Довлатов дождался публикаций в Союзе. Мечта сбылась, вот только возвращаться туда на ПМЖ отчаянно не хотелось. У писателя был скверный характер, усугубленный алкоголизмом и циррозом печени. В 47 лет он превратился в глубокого старика. В 48 умер, оставив после себя культовый статус и прекрасные произведения.

Можно сколь угодно обсуждать, что ему недостаёт градусов души, что он никакой и рассказы его никакие. Нет, он популярен ровно настолько, насколько силён его творческий гений. Просто иногда очень хочется почитать что-то такое: простое, про жизнь, с цитатами, которые характеризуют происходящее вокруг, не хуже выпуска вечерних новостей. Может, это и литература среднего класса, но точно не для среднего класса и не для средних умов.