Ночь. Камера. Волчок
хуярит прямо мне в зрачок.
Прихлебывает чай дежурный.
И сам себе кажусь я урной,
куда судьба сгребает мусор,
куда плюется каждый мусор.
24 мая 1965, КПЗ
Все же Brodude — во многом познавательный ресурс, согласись. Поэтому мы подумали, что нам нужно просвещать тебя и дальше.
На прошлой неделе мы сидели и думали, про кого нам написать сразу после Хемингуэя. И почему-то мы сразу решили, что нам жизненно необходимо рассказать про еще одного чувака, который пострадал от проделок «Большого брата» — неумолимой государственной машины. И мы сразу вспомнили про Бродского. Когда эта статья готовилась к выпуску, мы очень удивились тому, насколько богатой была биография поэта.
Бродский родился в 1940-м в Ленинграде, в интеллигентной еврейской семье. Сам понимаешь, голод, разруха, блокада Ленинграда — ранее детство Иосифа было не радужным. Учиться в школе поэту совсем не понравилась: будущий поэт сменил несколько школ, пока не понял, что это совсем не его. Он ушел из седьмого класса, чтобы работать на заводе с твердой уверенностью начать карьеру подводника. Однако поступить в школу подводников у будущего поэта не вышло, но он не опустил руки и придумал себе новое стремление — стать медиком. Месяца работы помощником в морге хватило, чтобы Бродский понял: резать трупы или спасать людей — это не его призвание. После этого неудачного опыта Бродский находился в поиске: поехал в геологическую экспедицию рабочим, работал в котельной и даже смотрителем маяка. Молодой человек ищет себя и параллельно с этим пишет свои первые стихи, активно читает, хотя и весьма поверхностно.
Однажды Бродский вместе со своим другом летчиком Олегом Шахматовым собирался украсть самолет, чтобы улететь из Совка подальше, но чуваки не решились. Я бы тоже не решился.
Знакомство с такими поэтами и писателями, как Рейн, Довлатов, Ахматова, и Окуджава, дало Бродскому твердую уверенность, что поэзия — то, чему он хочет посвятить свою жизнь. Но не все было так гладко, потому что скромного Иосифа заметили люди, которые относились к режиму куда более лояльно, чем его друзья. В одночасье про Бродского узнали все, потому что некие Лернер, Медведев и Ионин написали статью под названием «Окололитературный трутень», в которой Бродский был обвинен в тунеядстве, что при Советах было покруче танцев в храмах. Тотчас злобные читатели газеты прислали в редакцию газеты «Вечерний Ленинград», в которой и был напечатан обличительный опус, тонны писем,просили что-то сделать с нахлебником, пишущим стишки. Согласись, чувак, никому неохота знать, что кто-то рядом с тобой не работает.
Заседание суда носило весьма специфический характер. Достаточно процитировать некоторую часть вопросов обвинителей и ответов на них самого Бродского.
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно…
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях…
Судья: Сколько вы работали на заводе?
Бродский: Год.
Судья: Кем?
Бродский: Фрезеровщиком.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?
Бродский подавал вид человека, бесстрастно относившегося к жизни и всему; казалось, он не способен потерять самообладание. Даже когда судья объявил приговор: «Пять лет принудительного труда в Коношском районе Архангельской области» в забытой всеми деревне, Бродскому, казалось, было плевать, хотя перед заседанием он пережил сердечный приступ. Сам Бродский всерьез считал, что ссылка — самый счастливый период его жизни, поскольку, находясь в ссылке, он мог с удовольствием читать и писать новые стихи.
Суд над Бродским начал настоящую бурю протестного движения против СССР как державы, нарушающей права человека. Вернувшийся из ссылки поэт с удивлением обнаружил, что вокруг него разразилась настоящая истерия: западные издания просят его об интервью, университеты США и Европы хотят, чтобы он преподавал у них, некоторые друзья эмигрировали, а некоторые, как Анна Ахматова, умерли. Бродский несколько раз лежал на обследовании в психбольнице, а КГБ дышал ему в спину. В один прекрасный момент к Иосифу приходят люди, которые ставят поэта перед самым бескомпромиссным выбором, который только можно придумать: либо тюрьмы, пытки и все такое, либо немедленная эмиграция. Бродский выбирает второе.
Дуя в полую дудку, что твой факир,
я прошел сквозь строй янычар в зеленом,
чуя яйцами холод их злых секир,
как при входе в воду. И вот, с соленым
вкусом этой воды во рту,
я пересек черту…
За чертой стоял Карл Проффер, профессор Мичиганского университета, который открыл перед опальным поэтом новые возможности. Чувак с семью классами образования стал преподавать в лучших университетах мира, печататься в лучших изданиях и заниматься любимым делом.
Отзывы о Бродском как о преподавателе были разные: с одной стороны, он очень нравился некоторым учащимся за то, что вместо лекций рассказывал о литературе, читал стихи и практически не напрягал скучным диктованием. С другой стороны, откровенно говоря, Бродский был абсолютно никаким учителем. Он мог срываться, был высокомерным, нетерпеливым. Когда его спросили: «Как Вы чувствуете себя, предподавая в женском вузе?», Бродский ответил: «Как лис в курятнике!».
Вместе с другими русскими, которые эмигрировали в США, такими как Ростропович и Довлатов, его старый друг, Бродский неплохо проводит время. А когда он получает Нобелевку, то открывает ресторан русской кухни. Отличная трата денег!
Субботним вечером 1996 года Бродский собрал вещи, чтобы ехать на следующий день преподавать, попрощался с молодой женой Марией Соццани, сказал, что ему нужно поработать, поднялся наверх в свой кабинет, где и умер от сердечного приступа. Похоронили Бродского в Венеции, потому как она очень напоминала поэту о его любимом Питере.
Удивительная судьба, немного завидная.